Распариться - нет ничего важней...

Фрагменты из повести Юлиана Семенова "Пароль не нужен", посвященной борьбе с интервентами и белогвардейцами на Дальнем Востоке. Одна из глав так и называется - "Баня".

Постышев заболел. Лежит в салон-вагоне Блюхера, укрытый шинелью до подбородка, похудевший и состарившийся. Кашляет.

" - Через час вылечу,- говорит Блюхер.

- Как?

- Баней.

- Помру от бани,- говорит Постышев.- Ослаб.

- Я не дам помереть,- успокаивает Блюхер.- Полчасика попаримся - все станет хорошо, точно знаю.

Постышев лежит на деревянной лавке, укрытый сухой жаркой простыней. Блюхер подходит к нему, зажав в руке распаренный веник...

- Как маму звали?- спрашивает Блюхер, снимая с Постышева простыню и замахиваясь веником.- Ну-ка, вспоминай да молись, чтоб вывезла. Мама, брат, всегда непременно из любой хворобы вывезет.

Блюхер хлещет веником, растирает мочалкой блаженно стонущего Постышева...

- Ну как?! - кричит Блюхер.- Живой?!

- Пока дышу...

- Дыши, милый, дыши! - приговаривает Блюхер и поддает веником по загривку, по лопаткам, по худым - смотреть страшно - рукам.

- Интересно, а враги в баню ходят?- спрашивает Постышев.

- Это ты к чему?

- Интересуюсь.

- Комиссары зазря не интересуются.

- Я сейчас не комиссар.

- А кто?

- Римский аристократ.

- Если меня из армии погонят,- говорит Блюхер,- банщиком пойду. И людям радость доставляешь, и самому приятно. У меня дружок был на империалистической, банщик Петя. Льва Толстого мыл. Худенький, говорит, был старичок, с животиком. Сурьезно мылся, и никогда чтоб в кабинет, а всегда утречком, в общем зале. Петька рассказывал как-то: "Я, если вижу, какой ферт пришел, я ему, конечно, "чего изволите?" да "как угодно?", а положу на лавку, мылом уши замажу, его самого легонько трогаю, силы берегу, а ему все равно кажется, что грохот стоит, потому как уши закрыты. Или пущу ему хлопушек, он и рад, а хлопушки - это тоже у банщиков экономия силы. Или если клиент начал фордыбачить, я ему поперек мышцы насобачу, тело у него ломит, он блаженствует, дуралей. А со Львом Николаевичем я осторожно, только вдоль по мышце работая, растягивал ему тело, разминал как следует и уши мылом не мазал, чтоб зряшнего шуму в голове не было, а то и мысли можно вспугнуть...

- Может, если столкнуть тепло с холодом, толк будет, а?- спрашивает Блюхер и окатывает Постышева ледяной водой, накидывается на него с распаренным веником, безжалостно хлещет, мнет ручищами, рычит от натуги.

- Отошел я,- блаженно говорит Павел Петрович,- боль отошла. Сейчас спать, а там хоть в ад.

- Знай наших,- довольно смеется Блюхер и окатывает себя ледяной водой из ушата.- Ангина, ангина... Ангина, конечно, важно, а распариться - нет ничего важней...".